СЕРДЦЕ МАТЕРИ

Всем матерям и вдовам,

потерявшим своих близких на полях сражений,

посвящается…

Яркое летнее солнце степенно опускалось за горизонт. На хуторских улицах оседала едкая пыль от отправившихся на ночной покой табунов. Хозяйки, определив скотину на ночлег, собирались у дворовых лавочек передохнуть от бесконечных дневных забот и обсудить последние хуторские новости. И только Александра Федоровна Степыгина, а по уличному просто баба Алекся, в одиночку сидела на скамейке под ветвистым тополем, сложив натруженные руки на коленях. Отдыхала недолго, встала, отошла немного в сторону и стала пристально вглядываться вдаль, туда, где нес свои неторопливые воды Бузулук, и шумел листвой пойменный лес. Смотрела долго, внимательно, потом перекрестилась и неторопливо пошла во двор.

- Почти каждый день туда смотрит, хотя уже 30 лет прошло, – негромко сказала одна из женщин. — Ждет она их, мужа и сыновей. Как выдерживает? Откуда силы берет? Может потому, что верит.

Семейное счастье

Ее взяли в снохи в хутор Исакиевский из Карповского хутора, который в свое время станицей звался и имел свою водяную мельницу, вообщем, крепко жили тогда казаки. Любо — дорого было посмотреть на них с Фадеем, оба статные и красивые. В новой для Алекси семье Степыгиных — 30 душ, хозяева справные, имели свою кузницу, рабочего и гулевого скота в достатке, хороший земляной надел. Во главе семейства стоял известный на всю округу дед Кудин. Молодая хозяйка пришлась ко двору, работящая, добрая, спокойная. За внешним богатством — каждодневный тяжкий труд и зимой, и летом. А когда пришли кулачить, никому и дела не было до того, что ломила на этот достаток вся семья от зари и до зари. Один, чересчур рьяный активист, даже лоскутное одеяло сорвал со спящего грудного Саши. Видимо именно этого одеяльца не хватало до полной победы мировой революции. Оправились от разорения, благо хоть не выслали, и стали жить по — новому. Кстати, даже после раздела звали их всех кудинами, а окраину хутора, поближе к Бузулуку, — Кудиновским краем. И до сих пор одна семья носит фамилию Кудиновы.

Молодые Алекся и Фадей никакой работы не боялись, обустраивали свое подворье, а новая хата казалась им дворцом. В ее, не совсем просторных, комнатках подрастали сыновья Петя, Ваня, Дима, Андрей, последыши Антошка и всеобщая любимица Маруся. Жизнь налаживалась, работали в колхозе, свое небольшое хозяйство тоже в подмогу было. Детвора радовала, из школы в основном хорошие отметки приносили.

Вскоре Петр поступил в военное училище, т.к. давно бредил профессией военного, хотя мурыжили долго, все — таки из раскулаченных, но добро дали. За ним на действительную службу отправился Иван, от него приходили хорошие письма, служба нравилась, командиры хвалили старательного красноармейца. Эти весточки читали всей семьей, да еще и родню звали.

Вставай страна огромная

Моя бабушка Мария Ефимовна тоже была снохой, замужем за племянником Фадея Тимофеем. Она вспоминала, что день 22 июня выдался жарким, солнечным. И хотя пришла пора покоса, все были дома, все-таки воскресенье, праздник. Детвора плескалась в Бузулуке, взрослые коротали время в праздных разговорах на скамейках, казаки на мягкой травке выпивали понемногу, соорудив нехитрую закуску из зеленого лучка и первых огурцов. Только к вечеру из района пришла страшная весть «Война!». Народ собрался у бригадной конторы, ждали хоть каких – то вестей, надеялись, что ошибка, может инцидент какой. Но когда по радио выступил Молотов, хутор утонул в слезах и крике. А уже наутро начали разносить первые повестки.

На глазах пустели казачьи дома, но до Степыгиных черед еще не дошел. Тревожно было за Петра и Ивана, весточки от них перестали приходить с начала войны. В первых числах сентября начали копать картошку, и сюда на огород почтальон принес казенный конверт. Первым письмо прочитал Дима и сразу побледнел. «Убили? Кого?» — выдохнула Алекся. «Нет, Ваня без вести пропал, – почти прошептал он. – Ты, мама, не переживай, так на войне бывает, сначала пропал, а потом находится». Так началось ее первое ожидание. А через месяц принесли повестку Дмитрию.

- В мае перед войной сады зацвели как-то сразу, дружно, хутор как покрывалом накрыло, – вспоминала моя бабушка Мария Ефимовна. — Соловьи с ума посходили, никакого от них покоя, и было очень жарко. Спали с открытыми окнами. С улицы Димка с Андреем почти всегда возвращались на заре. Димка на гармошке играл, а брат песняка наворачивал. Такими мы их и запомнили. Мальчишки ведь совсем, детвора.

В конце 41-го года принесли повестку Дмитрию. На скромных проводах он много играл на гармошке, веселил всех, велел Андрею к его возвращению тоже освоить инструмент. А утром, обнимая мать, сказал: «Я, мама, обязательно вернусь, война скоро кончится. Меня в военное училище направляют, похоже и повоевать не успею».

Хутор замер в тревожном, почти мистическом ожидании похоронок и извещений. На почтальона смотрели и со страхом, и с надеждой. Желающих носить почтальонскую сумку было все меньше и меньше, сдавали даже стальные нервы. Между тем враг рвался к Сталинграду. Начались массовые бомбежки станции Филоново. Пацанята забирались на хуторские холмы и видели, как кружат немецкие самолеты, вздымается от взрывов земля, высоко поднимается жаркое пламя. И все чаще и чаще самолеты пролетали над хутором. Однажды Мария и Алекся косили сено на опушке леса и развесили на кустах головные яркие платки. Немецкий самолет, возвращаясь с задания, снизился на самую малую высоту и выпустил две пулеметные очереди по платкам, оставив от них одни клочки, а женщины ни живые ни мертвые, лежали под кустами.

Наша армия истекала кровью, несла колоссальные потери. Пришел черед идти на защиту Родины и старшему поколению.

- Береги малых, а ты, Андрей, теперь за старшего остаешься, — напутствуя семейство, Фадей усадил всех перед дальней дорогой. — Про войну забудь, думаешь, я не знаю, что в добровольцы собрался записываться. И не вздумай, с кем мать и эту малышню оставишь? Вон и так уже трое воюют, без тебя управимся.

Кто знал Фадея Аккиндиевича, рассказывали, что на редкость твердый характер был у казака, первая мировая и гражданская закалили. Видимо и сын Андрей в него уродился. Через два месяца как ушел отец на фронт, Андрей поехал в Алексеевскую, а вернувшись, стал помогать матери по хозяйству и все больше помалкивал, да прятал глаза. Вечером сел рядом с ней, обнял и тихо сказал «Меня берут в армию добровольцем. Послезавтра в военкомат». Она опустила голову, слезы горошинами покатились из глаз, только и смогла сказать «Тебе же только 17 годков исполнилось, дите совсем. И что я отцу скажу?».

Постучались похоронки в казачий дом

Хутор совсем опустел. Старики, женщины да подростки тянули суровую трудовую лямку. Не отставала от других и Алекся, грели душу письма с фронта от самых родных на свете людей. А вскоре случилось то самое чудо — нашелся Иван. В начале войны он попал в плен, бежал и теперь снова воюет. Хорошие письма приходили и от Петра, он уже стал капитаном, орденом награжден и медалью, а Дима окончил военное училище в звании младшего лейтенанта и командовал пулеметной ротой. Фадей Аккиндиевич и Андрей писали, что все у них в порядке, больше беспокоились о ней и детях.

В январе 1943 года в дом к Алексе постучалось страшное горе — в боях за родной город Сталинград сложил голову Дима. Несколько дней она не могла встать с кровати, придавила и лишила сил беда. Оправилась, ведь рядом младшие, она у них одна опора.

Во второй половине февраля по хуторским улицам потянулись колонны пленных, в основном румын, итальянцев и немцев. Грязные, оборванные, обмороженные, они мало чем напоминали бравых завоевателей. На ночь их распределяли по хатам. Десяток постояльцев расположились в доме моей бабушки Марии Ефимовны. Она, проводив деда Тимофея на фронт, осталась с моим отцом Александром, которому тогда исполнилось 7 лет. Трудно жили в это время, впроголодь, но набрала бабушка чугунок картошки, достала из погреба капусты, огурцов, взвару налила и поставила перед пленными. Дверь распахнулась, и в хату вошла Алекся. Обвела всю эту компанию тяжелым взглядом и промолвила: «Они наших детей убивают, а ты их кормишь, кума. Их побить не жалко». «Да какие из них вояки?- стала успокаивать ее моя бабушка. – От них теперь вреда никакого, да и люди они подневольные». Алекся недолго постояла, прислонившись к притолке, и стала собираться. Открыв дверь, промолвила «Пойду своих покормлю, у меня их побольше, душ пятнадцать будет».

Отходчиво сердце матери, она жалеет не только своих, но и чужих детей, через него пропускает радость, горе, боль и сострадание. На это способны только наши русские матери. Это ни я придумал, это жизнь доказала, ведь такую славу они заслужили великими, щедрыми и мужественными поступками.

В начале августа снова удар, под Курском погиб муж и отец, жизненная опора, семейный стержень Фадей Аккиндиевич, простой русский солдат. Держалась Алекся, иногда давала волю слезам, а потом сжималась как пружина и сжигала горе в работе. В день Победы хутор словно ожил, сбросил с себя страшный груз военного лихолетья. Вместе со всеми плакала и радовалась Алекся, ведь три сыночка остались живы и вот — вот вернутся к родному порогу. Она не знала, что война напомнит о себе и после Победы.

В июне, в обед, Алекся прибежала с покоса подоить корову. На скамейке сидела почтальонка и судорожно мяла в руках конверт. «Ты почитай, наверное, от Андрея, он в самом Берлине был, – заторопила ее Алекся, и, увидев в глазах ужас, промолвила. – Кто?». Это была похоронка на Андрея, он умер от тяжелых ран в начале мая 1945 года, и был похоронен в городе Гросрадс.

С этого дня неистово молила бога оставить ей Ивана и Петра, пешком ходила в Филоновскую церковь. Может и услышал бог отчаянные молитвы, вскоре вернулся в родной хутор Иван. Старший Петр писал, что его как майора оставили в Германии, в составе оккупационных сил, обещал приехать в отпуск. Но и он так и не повидал родимых мест, вскоре пришло известие, что майор Степыгин был убит в лесу, куда в выходной отправился на охоту, блуждавшими по окрестностям недобитыми эсэсовцами.

Только мать умела ждать как никто другой

Я, да впрочем, и никто другой, не могу объяснить, как эта простая, русская женщина смогла пережить невосполнимые утраты. Она заплатила за нашу общую Победу несоразмерную, страшную цену, потеряв трех сыновей и мужа. И ведь не сломалась, выдержала, одна вырастила своих последышей, вывела в люди и доживала свои годы в семье Антона. Трудилась Александра Федоровна Степыгина до последнего дня, а мы, детвора, несмотря на внешнюю суровость и замкнутость, очень любили ее. Бывало, и с хворостиной за нами гоняла, но по делу, а чаще одаривала печеньем, конфетками, запасая угощение впрок.

Мой рассказ об этой женщине собран из отрывков детских воспоминаний, более поздних разговоров с моими бабушкой и дедушкой, ее сыновьями. Жалею, что мало расспрашивал, нам же все некогда, а они ушли, и кто-то до обидного рано. Сегодня осталась внучка Галина и ее семья, сын внука Петра Антон, его семейство и все. В свое время они стали носить фамилию Фадеевы, именно по деду Фадею.

У меня до сих пор перед глазами летний, пыльный закат и одинокая фигура простой казачки, в темном платье и беленьком, покрывшем голову платочке. Она молча вглядывается вдаль на белеющую в сумраке дорогу, по которой ушли когда – то в бессмертие самые близкие ее люди. Все эти долгие годы она ждала их, как могут ждать только русские, беззаветно любящие своих детей и мужей, женщины. Для материнских сердец не существует срока давности, они ждут всегда.

Фото из семейного архива автора.